Внешний вид: белые рабочие брюки от костюма, белая борцовка, на ногах легкие летние ботинки. Волосы распущены, на левом виске и поперек носа – пластыри. Под глазами пролегают тени.
В зеркало на себя было даже страшно смотреть. Тяжелый день накануне и бессонная ночь дали о себе знать – тяжелые темные мешки с комфортом расположились под глазами, делая его похожим на панду. Свежий пластырь на бровь – к старому шраму теперь добавился новый, свежий пластырь на изодранный об щепки нос.
«Ну и смешон же ты, Сора» - он намерено назвал сам себя этой ненавистной формой имени и покосился на стоящий в небольшой вазочке букет садовых ромашек, и аккуратно сложенный рядом с вазой бинт.
« И когда ты успел до такого докатиться?» - он выдохнул, закрыв глаза, и набрал в легкие побольше свежего утреннего воздуха.
Всю ночь он почти не спал, лишь изредка проваливаясь в тяжелый полусон-полубред. И стыдно было даже признаться, что каждый раз, проваливаясь в забытье, он видел одну и туже постыдно вымученную картину. Он, в странном белом платье, крайне комично смотревшемся на его широком торсе при не менее широких плечах, рыжий Бадоу, аккуратно причесанный, в строгом костюме, который, в общем-то, тоже на нем не особо гармонично смотрелся и хрипловатый голос психолога: «Объявляю вас мужем и женой. Жених, теперь вы можете поцеловать невесту». Кадзуки бережно берет его за щеки, наклоняется и…. покрытий холодным потом Сората просыпался, едва сдерживая испуганный крик. И так за всю ночь несколько раз. И видимо именно в один из таких моментов полузабытья, повар и не заметил, как к ручке открытой оконной рамы, свежим чистеньким бинтом с кривым бантиком, кто-то (кто бы это мог быть, а?) привязал толстый букет садовых ромашек.
А уж какой ступор Сората испытал, когда проснувшись, заметил привязанные к окну цветы. Сперва он даже не понял, как такое могло произойти, а стоило заметить бинт, все сразу встало на свои места.
«Он решил меня добить? Стоило сказать, что Харука умерла…. Он словно издевается надо мной.» - Сората сжал кулак и ударил им в стену. Он сам не мог понять, то ли его переполняет ярость, то ли обида, то ли недосып. Однако цветы виноваты в этом не были, и, вернувшись из душа, он притащил небольшую стеклянную вазочку воды, отвязал цветы и поставил их на подоконник.
«Отнести что ли ему их обратно? Поставить тихонечко в медпункт на стол?» - обдумывал он, стараясь перебороть чувство негодования и вообще хоть как-то расслабиться. Но сложившаяся ситуация расслабиться не позволяла совсем.
На кухне уже началось копошение – поварята разогревали духовки, доставали посуду, заготовки. Быстро сверившись с утвержденным меню на обед и завтрак, парень раздал короткие указания, зевнул, несколько раз отшутился по поводу своего внешнего вида и вышел на улицу. Судя по всему, сегодня полдня он будет отсыпаться. Глаза нещадно резало от утреннего света, а рот буквально разрывало от зевоты. Он потянулся, закинув руки за голову, благо в столь раннее утро никто не мог его видеть.